Скажем, прошло много лет с того самого рокового дня. И наступил год, например, девятьсот двадцать первый от Сотворения Мира (тогда, говорят, долго жили). И Адам умер и предстал перед Господом (опять). Происходит примерно такой диалог:

Господь: Ну как?

Адам (вызывающе): А неплохо.

Господь: В плане?

Адам (вызывающе): Да нормально.

Господь: Ну расскажи.

Адам: Много приятного. Еда, например. Дети радуют. Секс тоже приятный. Говорю, много приятного.

Господь: Насколько приятного?

Адам (раздраженно): Достаточно приятного. Если подумать.

Господь (злорадно): О!

Адам (устало): Зараза ты. Садист.

Господь (нараспев): «Поду-у-у-мать»! «Поду-у-у-мать»!

Каждый раз, когда жизнь на земле, то есть за пределами Эдемского сада, кажется приятной, возникает странное чувство, что смысл наказания за тот самый надкушенный фрукт оказывается куда менее прямым и куда более изощренным, чем мы привыкли думать. Может быть, сыгранная с нами шутка построена на том, что мы получили ровно то, чего хотели — знание, понимание, мышление, — но пользоваться ими вынуждены не по собственному желанию, а постоянно. Возможно, нам отомстили ровно тем же способом, каким наказали позже за жадность царя Мидаса: все, к чему мы прикасаемся, заставляет нас подумать, и любое удовольствие, которому мы пытаемся отдаться бездумно, безотчетно, не ограничив себя интеллектуальным усилием — словом, так, как, возможно, отдавались удовольствиям в саду Эдемском, — превращается в непременное страдание. Что попало не пожрешь, где попало не поспишь, с кем попало не потрахаешься. Поду-у-у-у-мать. Поду-у-у-у-мать.

В Пражском музее секса (очень хорошем в отличие от многих его собратьев) есть зал, посвященный 70-м годам в Свободном Мире. Почти весь этот зал увешан фотографиями с оргий, секс-вечеринок, шумных сабантуев в секс-клубах и прочая, и прочая. Это одни из самых светлых любительских фотографий, которые мне доводилось видеть: на них не просто красивые люди, находящиеся в ладах со своим телом и с собой, позирующие в невероятных фетишистских костюмах, обнимающиеся с детской радостью; на них — люди, чувствующие, что они победили мир. Их родители были чопорными скованными домохозяйками и белыми воротничками в послевоенной пряничной suburbia; их матери ложились спать в достигающих пола ночных рубашках, их отцы не лечили привезенную с войны гонорею, потому что стыдились пойти к врачу. Люди на фотографиях сумели преодолеть чудовищную ригидность своих родителей, собственного детского воспитания и сделали свой мир и свои тела свободными. Через 15 лет почти никого из людей на фотографиях не было в живых. СПИД.

Происходит странная история: нам все время не удается потрахаться, не подумавши. Вот возникли антибиотики, и казалось, что самый страшный бич тех, кто решается свободно распоряжаться своим телом — ЗППП, — побежден. Но довольно быстро выяснилось, что некоторые вещи не лечатся антибиотиками, а некоторые вещи, которые лечатся, — мутируют и лечатся ими все хуже и хуже: началась знаменитая гонка «лекарства против мутаций». Вот появилась противозачаточная таблетка, и над головами людей, вступающих в свободные сексуальные отношения, перестал висеть дамоклов меч возможной нежелательной беременности (и какая борьба шла за то, чтобы эта таблетка была доступна всем желающим, а не только замужним женщинам по рекомендации врача!). И тут выяснилось, что есть СПИД. Который, опять же, требует от нас довольно странной вещи: подумать в последнюю минуту, в тот момент, когда сама природа, казалось бы, предлагает перестать думать и даже желает сделать все возможное, чтобы передать контроль над ситуацией от головы к телу. Нам все равно приходится подумать: отвлечься, сосредоточиться, достать презерватив, надеть презерватив. Невольно предположишь, что это — изощренное наказание за проявленное еще в Раю желание знать, что не просят, и думать, когда не следует.

Впрочем, может быть, дело в куда менее поэтичной, но зато более дальновидной причине, по которой нам постоянно приходится подумать прежде, чем потрахаться, — в этаком двойном эволюционном кунштюке. Умение подумать — главное эволюционное преимущество безволосых, мелкозубых, медленно ступающих по земле приматов — то есть нас. Возможно, те, кому удается доказать свою способность подумать в самый неподходящий для думанья момент, доказывают этим свое право на выживание. А возможно, эволюционные механизмы просто тренируют нас таким образом думать в самые неподходящие для этого моменты, — сильного возбуждения, сильного желания, сильного социального и культурного давления.

А может быть, все гораздо, гораздо проще. Может, в эти моменты происходит примерно такой диалог:

Господь (ехидно): Ну как?

Адам (быстро натягивая презерватив): На, подавись, садюга! (Еве) Иди сюда, киса! Ща мы ему покажем.

www.snob.ru/