Данное исследование не является научным ни в каком смысле этого слова и не претендует на это. Более того, являясь глубоко субъективным и выражающим не объективную и беспристрастную истину, а личные глубоко пристрастные взгляды автора, оно претендует на то, чтобы рассматриваться скорее как художественное произведение.
Автор также просит читателя помнить, что подобно тому, как практически невозможно переболеть всеми болезнями, описаниями которых столь живописно пестрит Большая медицинская энциклопедия, некоторые могут и не найти в себе всех из описанных ниже симптомов, с чем автор их и поздравляет.

Ниже следует перечисление основных аспектов геевского одиночества, сопровождающееся кратким комментарием.

Счастливое детство и отрочество

Одиночество будущего гея начинается еще в раннем детстве. Оставляя без обсуждения теории нахождения причин гомосексуальности в ранних психологических травмах (доминирующая и подавляющая мать, недостаточное внимание со стороны отца и т.п.), также заставляющие будущего гея чувствовать себя весьма одиноким в раннем детстве, сосредоточим наше внимание на следующих аспектах:

Одними из самых базисных потребностей ребёнка в раннем детстве (до 4 - 6 лет) являются потребность в абсолютной любви и потребность в абсолютной защите со стороны родителей. В первые годы жизнь малыша почти полностью зависит от родителей. Не только счастья не существует вне пространства родительской любви, само выживание достаточно проблематично. И вот мальчик, в начале оправдывавший все надежды родителей по скорости набора веса и прорезанию зубов, добросовестно следовавший их указаниями сделать а-а и пи-пи, начинает проявлять некоторые личные устремления, а именно тянуться к столь немужским занятиям, как игра в куклы, дочки-матери и т.п. и вообще начинает вести себя в разрез представлениям родителей о поведении наследника доблестного, хотя и несколько обедневшего в последние 800 лет, рода. Мягкие попытки, обычно материнские, вручить саблю и приучить спать в седле приводят нашего 3-4-летнего рыцаря печального образа к грустным размышлениям о том, что мир, видимо, несовершенен, поскольку родители, столь готовые к кооперации и удовлетворению всех потребностей ребёнка в прошлом (ням-ням, а-а и пи-пи) вдруг пытаются лишить его возможности вести себя так, как это представляется естественным. Это порождает весьма острый конфликт в душе мальчика: невыполнение требований родителей чревато, в фантазиях ребёнка, лишением любви, прямое же давление заставляет ребёнка чувствовать себя беззащитным перед их подавляющей волей. Путями разрешения этого конфликта для маленького гея является либо внешнее подчинение воле родителей, что навсегда оставляет в отношениях с ними холод недоверия и обиды, либо открытое им сопротивление, что также приводит к ощущению неприятия, боли, страху и, как следствие в обоих случаях, к одиночеству с самого раннего детства.

В возрасте около 8 - 15 лет окопная война с родителями за право быть мягким и играть с девочками дополняется потребностью нахождения своего места в обществе. Мальчики сбиваются в стаи. В стае важно быть в некоторых основных параметрах таким же, как и остальные, что и даёт ощущение признания стаей своим и прекрасное ощущение “мы вместе, я не одинок”. Тут то и коренятся страдания гея-подростка. Во-первых, ему и так основательно всю жизнь доставалось от сверстников за его мягкость и дружбу с девчонками. Во-вторых, живо поддерживая слюноточивые разговоры состайников о бабах, лапании и сексе вообще, он неискренен, так как, в лучшем случае не чувствует тяги к женскому полу, в худшем – тайно влюблён в одного из сотоварищей. В-третьих – анекдоты и сальные шутки о педиках, страх быть сопричисленным к ним и понимание того, что этим самым презираемым всеми нормальными людьми педиком он может – здравствуй ужас! – и являться. Эти проблемы и, как следствие, борьба со своими глубинными желаниями быть геем, строят на фундаменте одиночества, заложенного в детстве любвеобильными родителями, тюремно-подобное здание, из-за крепких стен и зарешеченных окон которого гей и общается впоследствии с миром. Эта отстранённая позиция непонимаемого и презираемого влияет на его дальнейшие выборы и поступки, отношения с обществом и любимыми.

Семейный и социальный аспекты

Оставим без обширных комментариев привитое общественными установками часто возникающее и иногда реализуемое на практике желание гея в начале его жизни жениться и быть как все; страх от невозможности получить поддержку в старости со стороны отсутствующих жены и детей; страх, что друзья, знакомые и коллеги узнают правду и отвернуться; страх вступать в контакты с другими геями, из боязни нарваться на шантажистов и квартирных воров; непонимание и неприятие со стороны родителей и родственников и их неуклюжие попытки сделать гея "нормальным", то есть вдохновить его жениться и завести детей; невозможность открыться и быть естественным и при этом принятым в гетеросексуальной компании друзей и т.п. Эти страхи воздвигают вокруг здания одиночества декоративную крепостную стену метров в 10 высотой с надписями типа: "и не надо – будем рады", "не лезьте ко мне со своей любовью" и "лучшее общество для меня – это я сам".

Геевская семья, столь редко вообще создаваемая, живёт, как правило, также недолго. Геи – зачастую люди непростые, с заскоками, кучей комплексов и психологических травм, резкие и обидчивые, что делает часто трудным достаточно длительное совместное проживание. Государство и общество геевскую семью скорее презирают, чем активно поддерживают. Любое, даже мелкое разочарование может привести к размышлениям: "это не он, мой сказочный принц, поищу-ка я другого", "эх молодость, молодость! Членом суда, членом туда..." и так далее по алфавиту. Да и вообще, отсутствие штампа в паспорте, детей и сколь-либо серьёзного количества нажитого совместно имущества, судом при разводе не разделяемым, позволяют разойтись достаточно легко. Семья представляет при этом ценность скорее теоретически сильно желаемую, чем сознательно реализуемую на практике. Тем временем человек – животное скорее парное, чем одиночное или гаремное. Без семьи ему одиноко.

Общая экономическая ситуация в державе редко позволяет сформировавшемуся к достижению совершеннолетия гею зарабатывать достаточно много, чтобы жить отдельно от родителей до того, как он закончил учиться и начал достаточно хорошо зарабатывать. Приезжие в город на учёбу геи часто живут в общежитиях, куда, как и к родителям, друга на ночь не очень-то и приведёшь. Эта ситуация, часто длящаяся годами, формирует весьма устойчивый стереотип отношений: основное, чего лишённый своего угла гей ищет в общении с другими геями – это удовлетворение горячего сексуального желания. Потрахаться поскорее и побольше, чтобы на некоторое время отпустило. Речи о возникновении духовной и душевной близости или ощущении семейной общности вообще не идёт, и в такой трагичной ситуации и не может идти, так как во главу угла ставится не поиск близкого по духу человека (жена у натуралов), а сексуального партнёра. Сексстановится первой и часто единственной целью и результатом встречи. Им активно и безуспешно, но очень старательно, гей пытается заменить желание глубокого, сущностного контакта с партнёром. Контакта, которого часто и не может возникнуть, поскольку партнёр либо случаен, либо подобран по принципу интересности сексуального общения (возбуждает – не возбуждает). При таком подходе, независимо от желания, формируется очень устойчивый стереотип поиска партнёра, поведения при встрече, продолжения общения и т.п. "на одну ночь". Неумение распознать, найти, жить вместе с близким человеком – что может сделать более одиноким?

Непонимание или неприкрытое давление со стороны социума и близких вынуждает геев сбиваться в сообщества по принципу сексуальной ориентации. В таком сообществе об общности сущностных, глубинных интересов, кроме секса, речь часто даже и не идёт. Суть ситуации состоит в следующем: исторически подавляющее большинство сообществ, независимо от того, принимались ли они современным им социумом или отвергались, были созданы на базе общности духовной, идеологической или финансовой. Главное, что члены этих сообществ, собравшись, говорили о чем-то очень важном или близком их душе, как Бог или Мамона, то есть преследовали при общении достижение и поддержание душевной и духовной близости. Это ощущение принадлежности к организации и давало им защиту от одиночества, которое трактуется Ожеговым как "...отделение от близких...". Является ли общность только сексуальных интересов достаточным условием причисления всех геев к сонму достаточно "близких" друг другу? Для ответа достаточно, по-видимому, проанализировать состав более мелких групп по интересам, на которые геи разбиваются для общения. Не столь часто эти группы создаются для обсуждения в деталях подробностей интересующих высокое собрание форм и методов удовлетворения сексуальных желаний.

Трагизм ситуации состоит в том, что для гея, вынужденного постоянно скрывать себя, идеалом построения близкого круга общения является круг общения, в котором нет необходимости скрывать свои наклонности, то есть ограничениеего только геями. Натуралы обычно не рассматриваются как желанные гости. Результат очевиден. Положим, автор тащится от дифференциального и интегрального исчисления. Есть ли гарантия, что он найдёт среди людей, жизни не мыслящих без производных, достаточное количество геев, чтобы общение с ними давало автору ощущение полного удовлетворения его интересов? Теоретически, с точки зрения той же теории интегрального исчисления, взяв интеграл от ноля до бесконечности, да. Практически же автор, отказываясь от общения с профессорами X, Y и Z по признаку различной с ними сексуальной ориентации (X – зоофил, Z и вообще вечный девственник), будет лишь тешить себя иллюзией счастья. Счастья, которое редко достижимо, если ищущий его одинок.
Мораль сей басни такова: "А как друзья вы не садитесь...", а избежать глубинного одиночества, ограничив свой круг общения только геями, по мнению автора, не удастся. Правда себя можно долго на этот счёт обманывать, как цыган кобылу, которую он приучал голодать: "...еще три дня и совсем привыкла бы, да жаль издохла".

С другой стороны, вряд ли можно особо укорять геев за желание общаться в безопасной обстановке. А уж проблема того, насколько сущностно наполнено это общение должна решаться каждым в зависимости от желаний, убеждений и условий окружающей среды. Однозначного рецепта решения здесь и не может быть дано. Геевская семья, например, вынуждена вращаться в тематической среде более, чем в среде по интересам ещё и потому, например, что часто бывает трудно объяснить окружающим не-геям, почему мы с Тамарой ходим (и живём) парой. Уж проще пойти выпить чаю туда, где объяснений не требуют.

Проблемы возраста и внешнего вида

Трудно не почувствовать себя одиноким, если гей, с которым так хочется познакомиться, считает, что знакомство без секса – ерунда, а также, что столь толстый (варианты: тощий, рыжий, старый) приятель ему, ха-ха, не подойдёт. Почему одиноко? Да потому что в следующий раз наш толстый герой решит не ковырять едва подсохшие раны и не будет пытаться завести контакт с мужчинкой, столь ему понравившимся. Далее он перестанет быть геем, женится и, забыв об одиночестве, будет счастлив до конца дней своих, не правда ли, читатель?

Маски

Как помнит уважаемый читатель, юный гей ещё до окончания сексуального созревания выстроил себе персональный замок Иф. И всю оставшуюся жизнь наш стареющий герой пытается убедить себя, что ему в этой тюрьме хорошо и что прогулки по тюремному двору под светом прожекторов ему достаточно хорошо заменяют прогулку по утреннему лесу, в котором ему, возможно к счастью, побывать не довелось. А так же, что ему (вот загадочная зверушка!) до смерти хочется из замка сбежать и по лесу этому таки походить. Дело в том, что в каждом из нас живёт маленький, и не очень, ребёнок, до смерти боящийся быть задетым, ведь ему и так в жизни досталось слишком много боли и непонимания. Этот замок, эта тюрьма – это наша защита от окружающих, которые всегда могут (рвутся) нас ранить. И мы строим крепостные стены, надевая маски: маску очень сильного человека, маску сексуального гиганта, маски: “а мне и без тебя хорошо, нас и тут неплохо кормят, и не хотел я тебя, б...ь совсем” и т.п. Мы меняем эти маски, тасуем и никогда, никому не позволим увидеть нас настоящего, понять, что мы влюблены, например.
Нам легче сказать "хочу", чем правду: "люблю". Ведь эта сволочь, узнав, что её любят, начнёт из нас, маленьких, верёвки вить. А сволочи этой до смерти тоже хочется сказать "люблю", однако этикет и опаска не позволяют и сволочь говорит тихо: "пошли потрахаемся", хотя ей жутко хочется просто близости, просто прижаться к нашему плечу, возможно просто тихо поплакать.
За каждой запертой дверью замка одиночество, одиночество, одиночество. И жить тяжело, и уйти страшно. Геи всю жизнь носят маску и удивляются, что лицо не загорает. Нельзя перестать быть одиноким не открыв себя по-настоящему окружающим, пусть только геям, какая к чёрту разница. Да обидят, да будет больно, но раз достигнув настоящей близости испытаешь такой оргазм, что атомный взрыв покажется булавочным уколом.

Верность

Ощущение неуверенности в себе рождает ощущение неуверенности в том, что партнёр, с которым не одиноко, может быть неудовлетворён нами и отношениями. Появляется страх потерять его, сублимирующийся в возникновении чувства ревности. Это тема слишком широка для её освещения в рамках этого исследования. Нам важно лишь отметить, что ревнующий отделяет себя от объекта ревности и потому всегда одинок.

Одиночество и ВИЧ

Это также очень интересная тема для отдельного исследования. Для нас важен сейчас лишь аспект страха близости из боязни подхватить СПИД. Некоторые доходят, до маразматических фобий, занимаясь даже оральным сексом в презервативе и целуясь в марлевой стерильной повязке.

Следует, однако, отдавать себе отчёт, что перечисленные выше аспекты истинны для всех и каждого весьма относительно. Геевское сообщество разношёрсто. Достаточно выделить, сильно огрубляя и примитивизируя для ясности, только два уровня:
"Гей обыкновенный" (Gay Vulgaris). Уровень общения – обсуждение боевиков, сплетен и шмоток. Внешне близость с партнёром весьма легко достижима при условии совпадения привычек, как-то: куда класть грязные носки, какую передачу смотреть, курить ли в постели и т.п. Проблема одиночества в её явном виде на уровне осознавания почти не стоит. Есть партнёр на секс более чем один раз, круг приятелей к которым можно завеяться, посмотреть видак и потрепаться. Ощущение одиночества очень мимолётно, возникает обычно при отсутствии возможности занять чем-нибудь привычным мятущийся ум и легко заглушается прочтением прессы или просмотром очередного ужастика. Базируется это ощущение одиночества более всего на негармоничности отношений с друзьями и, в основном, с нынешним партнёром. В нём всегда чего-то не хватает для полного счастья. Отсюда – ощущение либо конечности этих отношений, либо просто смутное ощущение, что что-то не так. В любом случае принимается решение держаться немного замкнуто и настороже. То есть настоящей близости не возникает и гей чувствует себя всегда чуть-чуть одиноко.
Для этого типа проблема ощущения одиночества, связанного с невозможностью адекватного проявления себя в обществе (то есть декларировать себя окружающим без вранья и утайки и говорить о важном и нужном, а не о том, почему хочется трахаться с мужиками), стоит очень редко. На это можно наплевать, можно в обществе мимикрировать под натурала, либо шокировать окружающих помадой, повышая чувство собственной значимости.

"Гей с претензиями". Претензия состоит в попытке отстоять право быть собой. На людях, с близкими, наедине с собою. Отдаёт себе отчёт в том, что одинок.

Понятно, что для каждого из этих типов наиболее актуальны некоторые из перечисленных выше аспектов одиночества.
Возвращаясь же к предложенному в начале для улыбнуться анекдоту, автор хочет сделать предположение, что у гея не просто масса биографических, социально-исторических и психологических поводов, чтобы чувствовать себя одиноким. А что гей за право тоскливо и одиноко выть на луну активно борется и никогда, пребывая в здравом уме, не позволит себя этого кайфа лишить. Только в бессознательном состоянии, и то ненадолго.

Во-первых – "совсэм одын!!!" – это свобода. Та свобода за которую до 18 - 30 лет наш Геша столь страстно боролся. Свобода трахаться с кем захочет, свобода никогда больше никому не подчиняться, свобода быть таким, как он есть, не менять себя в угоду непонятному чувству, может быть любви: чувство пройдет, а я останусь, как дурак с помытой шеей, один, да ещё и непонятный, какой-то поменянный...

Во-вторых – страшно другого в себя пускать! Только под конвоем и только чтобы понял, мерзавец, какой я клёвый и как ему повезло безмерно, что я до него снизошел. Страшно пускать в себя из страха быть непонятым, из страха, что бросит, увидев какие там завалы боли, ужаса, грязи, из страха стать зависимым от него, когда он поймёт, что любим, что жить без него не могу...
В-третьих – как же иначе потешишь столь прочно обосновавшийся в душе комплекс неполноценности? Ведь нас, геев, природа лепит поштучно, всех же натуралов – как тайванские часы – пачками.

На самом деле все мы, геи, росли с детства с ощущением, что мы не такие, что мы позорно хуже других. Общество вбивало нам в мозги, что мы извращенцы, что мы преступники, что Бог наказывает нас СПИДом. Как же хочется теперь плюнуть им всем в лицо: я не боюсь, я гей, я лучше вас, а посмотрите какой я, в своем парике и как вы все мне безразличны, серая, нудная масса. Не этим ли желанием реванша полны сценические образы Моисеева, Пенкина, Гнатенко? Ведь страшно показаться на людях без шокирующей маски, имеющей целью продемонстрировать силу и независимость. Страшно просто существовать без внутренней маски превосходства.

Поэтому гей и бережёт свое одиночество, как залог отличности от других: я другой, даже маскируясь под вас, я лучше вас, нося кружева и перья. Стать таким, как вы, начать общаться с вами на равных, делясь собой и принимая вас – это потерять ореол мученичества и нимб исключительности.

В-четвёртых – гей в массе своей не променяет свой теперешний вариант одиночества (инкогнито) на одиночество выявившегося и презираемого гея (вызов). Первое всё же как-то привычнее и безопаснее.

Ёще один важный аспект проблемы одиночества состоит в том, что, состояние и ощущение одиночества – это единственно творческое состояние и ощущение человека. Опуская очень специфические аспекты творчества в общепринятом смысле этого слова (творчество поэта, художника...), требующие одиночества, мы упомянем только творчество создания отношений: я одинок, я размышляю, почему приходит это чувство, я творю новые отношения и меняю себя таким образом, чтобы не быть одиноким в новых отношениях.

То-есть, проблемы одиночества, как чего-то требующего решения или исправления, не существует: одиночество является только одним из следствий пребывания гея в постоянном внутреннем конфликте с окружающими и собой. Поясняю: Начиная с раннего детства гей непрерывно находится в глубокой внутренней конфронтации с общественными установками, которые сначала выражены в требованиях родителей, затем во взглядах, исповедуемых подростковой стаей, затем такими ячейками общества, как круг сокурсников-сотрудников и друзей-натуралов. Даже отношения внутри геевского сообщества (от круга геев-приятелей до отношений с партнёром) отнюдь не безоблачны, как было показано выше, и обычно не дают гею ощущения гармоничного (то есть бесконфликтного) в нём существования.

Проблемы одиночества не существует ещё и потому, что одиночество для гея – это привычная среда обитания. Это защита гея от враждебного окружения и от собственных страхов.
На основании вышесказанного можно сделать вывод, что избавиться от чисто геевских аспектов одиночества и остаться одиноким как все остальные (нормальные) люди геи смогут только тогда, когда отношение общества к проблеме однополой любви станет более толерантным.
Читателю, очевидно, известны три фазы coming out:
признание себя геем (под давлением необходимости удовлетворения физиологических потребностей организма);
принятие себя, как гея (устранение психологического дискомфорта);
утверждение себя, как гея в обществе (не с помощью каблуков и макияжа – это фикция, – а как равноправного члена общества, не предмета сплетен и любопытства, а РАВНОПРАВНОГО ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА).
И если достаточно большая часть геев находится на втором уровне (практически никто на третьем), то геевское сообщество в целом находится лишь на первом. Мы сгруппировались и, как сообщество, признали, что существуем. Пока не более того. Принимаем же мы себя, как одно из существующих сообществ в социуме, лишь частично. Из-за этого прячемся, и только-только начали заявлять о себе вслух. Момент же полного утверждения себя в обществе как группы равноправных членов этого общества будет практически концом геевского сообщества.

Как только обществу в целом станет безразлично, с кем трахаются его члены – с мальчиками или девочками, – мы растворимся в обществе и будем существовать в нём естественно и открыто, и собрания наших групп по интересам будут немногим отличаться от собраний кинологов или филателистов (тоже людей весьма поведенных).

То есть одиночество (назовём его Большое Одиночество геев) – есть не более чем следствие детской болезни нетерпимости к непохожим современного нам общества. Можно ждать, когда общество благополучно поправится, можно же лично для себя завершить свой coming out – перейти на третью ступень – и избавится от Большого Одиночества самостоятельно. Можно ждать, когда построят мост, а можно переплыть реку. Это опасно, мокро и холодно. И стоит это делать только если на своём привычном берегу жить уже совсем невыносимо. В этом третье лицо одиночества.

Оно – бич гея, он от него страдает. Оно – щит гея, он спасается за ним. Оно же и стимул к дальнейшему росту, к взрослению, к тому, чтобы стать и быть, ставши, самим собой. Ведь можно ждать, когда построят мост, а можно каждому вырасти лично и тогда coming out геевского сообщества произойдёт не из-за повзросления общества а потому, что большинство геев будет уже на другом берегу. Заманчиво? Как для кого...
На том и поставим точку.

[url=http://www.kam.ru]

Источник: http://kam.ru